Владимир Маяковский

РАЗГОВОР С ФИНИНСПЕКТОРОМ О ПОЭЗИИ
Гражданин фининспектор!
        Простите за беспокойство.
Спасибо...
        не тревожьтесь...
                        я постою...
У меня к вам
           дело
               деликатного свойства:
о месте
       поэта
           в рабочем строю.
В ряду
    имеющих
         лабазы и угодья
и я обложен
         и должен караться.
Вы требуете
         с меня
              пятьсот в полугодие
и двадцать пять
         за неподачу деклараций.
Труд мой
        любому
             труду
                родствен.
Взгляните —
          сколько я потерял,
какие
   издержки
         в моем производстве
и сколько тратится
               на материал.
Вам,
  конечно, известно
                явление «рифмы».
Скажем,
    строчка
         окончилась словом
                        «отца»,
и тогда
      через строчку,
                слога повторив, мы
ставим
     какое-нибудь:
                ламцадрица-ца.
Говоря по-вашему,
             рифма —
                    вексель.
Учесть через строчку!—
                вот распоряжение.
И ищешь
   мелочишку суффиксов и флексий
в пустующей кассе
            склонений
                  и спряжений.
Начнешь это
         слово
             в строчку всовывать,
а оно не лезет —
            нажал и сломал.
Гражданин фининспектор,
                честное слово,
поэту
    в копеечку влетают слова.
Говоря по-нашему,
             рифма —
                  бочка.
Бочка с динамитом.
                Строчка —
                        фитиль.
Строка додымит,
         взрывается строчка,—
и город
     на воздух
           строфой летит.
Где найдешь,
        на какой тариф,
рифмы,
  чтоб враз убивали, нацелясь?
Может,
   пяток
      небывалых рифм
только и остался
            что в Венецуэле.
И тянет
     меня
        в холода и в зной.
Бросаюсь,
      опутан в авансы и в займы я.
Гражданин,
        учтите билет проездной!
— Поэзия
      — вся!—
           езда в незнаемое.
Поэзия —
        та же добыча радия.
В грамм добыча,
           в год труды.
Изводишь
       единого слова ради
тысячи тонн
        словесной руды.
Но как
     испепеляюще
              слов этих жжение
рядом
   с тлением
         слова-сырца.
Эти слова
      приводят в движение
тысячи лет
        миллионов сердца.
Конечно,
     различны поэтов сорта.
У скольких поэтов
          легкость руки!
Тянет,
   как фокусник,
          строчку изо рта
и у себя
      и у других.
Что говорить
        о лирических кастратах?!
Строчку
      чужую
         вставит — и рад.
Это
  обычное
        воровство и растрата
среди охвативших страну растрат.
Эти
  сегодня
      стихи и оды,
в аплодисментах
          ревомые ревмя,
войдут
    в историю
         как накладные расходы
на сделанное
          нами —
                двумя или тремя.
Пуд,
  как говорится,
              соли столовой
съешь
   и сотней папирос клуби,
чтобы
   добыть
       драгоценное слово
из артезианских
          людских глубин.
И сразу
      ниже
         налога рост.
Скиньте
      с обложенья
            нуля колесо!
Рубль девяносто
          сотня папирос,
рубль шестьдесят
          столовая соль.
В вашей анкете
           вопросов масса:
— Были выезды?
          Или выездов нет?—
А что,
    если я
         десяток пегасов
загнал
     за последние
                15 лет?!
У вас —
    в мое положение войдите —
про слуг
       и имущество
                с этого угла.
А что,
   если я
        народа водитель
и одновременно —
          народный слуга?
Класс
    гласит
        из слова из нашего,
а мы,
   пролетарии,
        двигатели пера.
Машину
    души
        с годами изнашиваешь.
Говорят:
        — в архив,
                исписался,
                        пора!—
Все меньше любится,
           все меньше дерзается,
и лоб мой
        время
           с разбега крушит.
Приходит
       страшнейшая из амортизаций —
амортизация
        сердца и души.
И когда
     это солнце
          разжиревшим боровом
взойдет
   над грядущим
          без нищих и калек,—
я
уже
   сгнию,
       умерший под забором,
рядом
   с десятком
         моих коллег.
Подведите
        мой
          посмертный баланс!
Я утверждаю
        и — знаю — не налгу:
на фоне
     сегодняшних
           дельцов и пролаз
я буду
    — один!—
          в непролазном долгу.
Долг наш —
        реветь
            медногорлой сиреной
в тумане мещанья,
          у бурь в кипеньи.
Поэт
   всегда
         должник вселенной,
платящий
      на горе
          проценты
                и пени.
Я
в долгу
       перед Бродвейской лампионией,
перед вами,
        багдадские небеса,
перед Красной Армией,
           перед вишнями Японии —
перед всем,
        про что
              не успел написать.
А зачем
      вообще
         эта шапка Сене?
Чтобы — целься рифмой
                и ритмом ярись?
Слово поэта —
          ваше воскресение,
ваше бессмертие,
          гражданин канцелярист.
Через столетья
          в бумажной раме
возьми строку
           и время верни!
И встанет
        день этот
             с фининспекторами,
с блеском чудес
            и с вонью чернил.
Сегодняшних дней убежденный житель,
выправьте
       в энкапеэс
            на бессмертье билет
и, высчитав
        действие стихов,
                    разложите
заработок мой
         на триста лет!
Но сила поэта
          не только в этом,
что, вас
      вспоминая,
           в грядущем икнут.
Нет!
  И сегодня
         рифма поэта —
ласка,
   и лозунг,
         и штык,
             и кнут.
Гражданин фининспектор,
                я выплачу пять,
все
нули
    у цифры скрестя!
Я
по праву
        требую пядь
в ряду
    беднейших
        рабочих и крестьян.
А если
    вам кажется,
           что всего делов —
это пользоваться
          чужими словесами,
то вот вам,
        товарищи,
             мое стило,
и можете
       писать
            сами!
1926

Опять они поссорились в трамвае,
не сдерживаясь, не стыдясь чужих…
Но, зависти невольной не скрывая,
взволнованно глядела я на них.
Они не знают, как они счастливы.
И слава богу! Ни к чему им знать.
Подумать только! — рядом, оба живы,
и можно всё исправить и понять…
______________________________
Неужели и мои тревоги,
груз ошибок и душевных мук
могут обратиться в монологи,
обрести высокий вечный звук?
Неужели и моя забота,
взлёты и падения в пути
могут люто взволновать кого-то,
могут чью-то душу потрясти?
То, что смутной музыкой звучало,
издали слышнее и видней.
Может, наши участи — начало
для грядущих хроник наших дней.
_________________________________

… И впервые мы проснулись рядом
смутным утром будничного дня.
Синим-синим, тихим-тихим взглядом
ты глядел безмолвно на меня.

Есть минута счастья и печали,
и черты меж них не провести…
Именно об этом мы молчали
первым утром страдного пути.

Маргарита Алигер

Пока мы в Москве лодку качали
Учиняли бессмысленный русский бунт,
Американцы своими лучами
Сбили наш научный «Фобос-Грунт».

Как он метался раненой бабочкой
Среди равнодушных звёздных систем,
Жалобно мигая разноцветными лампочками,
Заламывая усики антенн.

Обломки его разлетелись по глобусу,
Хорошо — никому не попали в башку.
Эх, не увидеть мне грунта с Фобоса
На коротком и скорбном моем веку.

Наши спутники падают словно птицы,
Как с осенних берез листва.
А в это время представители оппозиции
Ходят на встречи к послу США.

Открывают ногами дверь в Спасо-хаус,
На представителей СМИ смотрят косо,
И про произошедший вопиющий казус
Не ставят ребром неприятного вопроса:

«Что же это вы, засранцы,
Борцы за свободу и демократию,
Сбили нашу межпланетную станцию,
А не пойти ли вам к такой-то матери?

Вы тут катаетесь, как сыр в масле,
Тираните Иран, переругиваетесь с Китаем,
А мы теперь, есть ли жизнь на Марсе,
Видимо, уже никогда не узнаем».

Они, конечно, скажут, что тут ни причем,
Что их недоумение разделяет вся Европа,
Что они не сбивали спутник
своим секретным лучом,

Просто у наших учёных руки растут из жопы.
История повторяется заново.
Помните, был арестован камень-шпион?
Тогда все тоже кричали: «Не он! Не он!»

И зачморили Аркадия Мамонтова.
Но вот настал истины момент
И отставной чиновник на Альбионе
Подтвердил, что камушек то был их агент,

И как последний сукин сын нашпионил.
Так какие еще вам нужны доказательства,
Страна погружается в хаос.
Вот о чем,
а не о поправках в законодательство
Надо говорить, приходя в Спасо-хаус!

Всеволод Емелин
[взломанный сайт]

Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

А. Ахматова 1912 г.

Корсеты тем и хороши, что не дают осанке гнуться...

Корсеты тем и хороши, что не дают осанке гнуться,
И можно в обморок упасть в любой ответственный момент.
Дыши, душа моя, дыши, не смей любовью захлебнуться,
Пусть этот мир играет всласть, как музыкальный инструмент.

На нежных ямочках души тугой шнуровки отпечатки,
Упрятан краешек письма подальше от нескромных глаз.
Дыши, любовь моя, дыши, роняй растерянно перчатки, -
Пусть этот мир сойдет с ума и будет послан на Кавказ.

Мы все грешны, и ты греши, не забывая петь осанну,
Не забывая поднимать коней и чувства на дыбы.
Дыши, ма шер ами, дыши, держи балетную осанку,
Пусть этот мир тебя предаст - ты все равно его люби.

Живи на сущие гроши, люби внезапно и случайно,
Пусть нашу жизнь танцует тот, кто в ней не смыслит ни аза.
Дыши, мой ангелок, дыши, лишь об одном мечтая тайно, -
Чтоб этот мир не отводил свои бесстыжие глаза.

Ольга Родионова

latendarossa, очень хорошо

На угасающем закате...

Евгений ОВЧИННИКОВ

<...>

Мы не расстанемся врагами
на угасающем закате,
когда мосты сгорят за нами
и почернеют угольки, –
Любовь всё так же будет рядом
на угасающем закате
под неотрывно долгим взглядом
с другого берега реки.

Любовь легка, но быстротечна
на угасающем закате,
а мы – останемся навечно
в родства не помнящей ночи, –
но нам достанутся в награду
на угасающем закате –
до боли преданного взгляда
неугасимые лучи.

ошибка

иногда всё равно подкатывает, сколько ни отбивайся,
ни говори, что прошло, мол, дела забытые, всё такое,
память - это не то, что способно изящно и в ритме вальса
потанцевать немного с тобой, а после оставить в покое.

всё своим чередом, дом-работа, прохладно, минус пятнадцать,
родственники, как это порой бывает, не сидят на шее,
но часы показывают подходящее время признаться,
что соскучился по теплоте человеческих отношений.

итак, идёшь и чувствуешь себя сытым-одетым-обутым,
в темноте знакомых высматривая и не увидев оных,
зимним вечером сквозь пургу возвращаясь привычным маршрутом,
пролегающим через парк обездвиженных аттракционов.

повсюду массовая индустрия с этой её любовью,
тебя окружают слоганы, советующие, что делать,
и вдруг - вспышка - такая яркая, свет, от которого больно
(всё-таки память и вправду весьма своеобразная дева).

и, казалось бы, да, всё прошло, а вот нет, не прошло, поди ж ты;
жизнь как будто вокруг иная, а вот нет, совсем не иная,
и становится крайне досадно, так много времени выждав,
думая, что вылечился, задыхаться от воспоминаний.

приходя, ты включаешь музыку, откидываешься в кресле,
делишься с зеркалом чувствами, которые днём экономил;
тебя охватывают мысли на тему "что было бы, если", -
и ты совершаешь ошибку, например, набираешь номер.

(орфография сохранена)

Рахман Кусимов

Сигареты и кофе

сигареты и кофе

были дни и похуже да вспомнишь едва ли теперь
если их позабыть составляло немало труда
видишь город пустующий это дружочек тебе
запиши в дневнике: одиночество — это когда…

что же лоб разбивать и доказывать с пеной у рта
эксклюзивное право на счастье и прочую чушь
если вечной преградой известный вопрос на черта
не такой уж и прочной а всё же попробуй разрушь

просто разницы нет что васильевский что монпарнас
поменяешь местами а миру вокруг хоть бы хны
знаешь наши стихи никому не нужны кроме нас
мы и сами уже никому кроме нас не нужны

просто разницы нет что флоренция что третий рим
и в единое нечто пространство сливается где
мы играли в подпольщиков а угодили в мэйнстрим
мы глупили всерьёз и с улыбкой наделали дел

вот тебе и расплата сказать по-другому расчёт
худобою и ложью настенного календаря
повторяй же как мантру быть может поможет ещё
всё в порядке в порядке в порядке в порядке в поря…

Рахман Кусимов

На угасающем закате...

(1)

В бегах, в скиту, в глухом остроге,
где б ни был я в свой день последний,
с отходным вздохом мысль о Боге
порхнёт, как бабочка на свет, –
и уж ничто не потревожит,
где б ни был я в свой день последний,
ни гнев людской, ни боль... быть может,
один лишь страх, что Бога нет.

По миру с миром, певчий беглый,
где б ни был я в свой день последний,
с отходным вздохом стон победный
сорвётся с очерствелых уст, –
невольник Веры в Мудрость Божью,
где б ни был я в свой день последний,
почию, льстивой рабской ложью
не осквернив сыновних чувств.

<...>

Евгений ОВЧИННИКОВ